коллеги про Мэпплторпа
Jan. 29th, 2005 11:09 pm![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
victorieuse1Григорий Ревзин, Ъ, 142 от 05-08-2004
Классик садоманьеризма
// Фото Роберта Мэпплторпа в Берлине
выставка фото
В филиале Музея Гуггенхайма в Берлине открылась выставка "Роберт Мэпплторп и классическое искусство". Выставка подготовлена совместно Фондом Гуггенхайма и Государственным Эрмитажем и является одним из первых проектов, раскрывающих потенциал совместной деятельности одного из крупнейших в мире собраний современного искусства и столь же значимого исторического собрания. Идея выставки принадлежит российскому куратору Аркадию Ипполитову. На выставке побывал ГРИГОРИЙ Ъ-РЕВЗИН.
Роберт Мэпплторп – один из самых известных арт-фотографов конца ХХ века. В свое время автор шокирующих садомазохистских фото, гомосексуалист, в особенности интересовавшийся мужчинами афроамериканского происхождения, Мэпплторп вызывал смешанные чувства в США. Его выставки закрывались, фонды поощрения искусства отзывали гранты, когда пресса начинала обсуждать, на какие именно проекты они дали деньги, некомпетентные политики позволяли себе судить о его искусстве. Все это создало необходимую современному художнику репутацию борца. Потом он заболел СПИДом, и интерес к нему резко возрос. Он создал фонд помощи больным именно в тот момент, когда президент Рональд Рейган лишил больных гомосексуалистов всякой государственной поддержки и даже позволил себе неполиткорректные высказывания на эту тему. В конце своей сравнительно недолгой жизни (он прожил 43 года) Мэпплторп пользовался популярностью, далеко выходящей за пределы художественных кругов. Он скончался в 1989 году.
Фонд Гуггенхайма обладает уникальным собранием его фотографий, на выставке в Берлине их около 40. По масштабам Гуггенхайма это довольно камерная выставка, тем не менее ее показывают по обычному для фонда стандарту – после Берлина она будет показана в Петербурге, а далее по всем филиалам фонда. Фотографии Мэпплторпа чрезвычайно интересны и сами по себе, однако же по замыслу Аркадия Ипполитова они представлены в крайне неожиданном художественном контексте. А именно вместе с гравюрами эпохи маньеризма из собрания Государственного Эрмитажа. Мысль одновременно и очень счастливая (ведь Эрмитаж обладает уникальным собранием графики), и неожиданно естественная для любого человека, увлекающегося искусством Мэпплторпа.
Дело в том, что этот художник очень любил видеть своих героев как бы античными статуями. Гравюру XVI века он, возможно, не знал, однако же изучал античную пластику, и его натурщики часто представляют собой граций, Аполлона (героем аполлонической сессии стал нынешний губернатор Калифорнии Арнольд Шварценеггер), "мальчика, вынимающего занозу", пляшущего фавна или становятся в другие античные позы. Поскольку гравюра маньеризма основана на тех же античных статуях, что и работы Мэпплторпа, возникает острое сходство. Оно даже больше удивляет, чем контраст между маньеристической графикой и современными фотографиями. В каком-то смысле работы Мэпплторпа кажутся вполне классическими. Тела его и афроамериканских, и белых моделей выглядят классическими статуями, тем более что он часто "отрезает" у них руки или головы, создавая ощущение руин. Но вместе с тем в этой классике ощущается нечто принципиально иное.
Тела на его фотографиях отличаются странной двойственностью. С одной стороны, они очень напряжены, кожа замечательно обрисовывает разнообразную мускулатуру, работают сразу все группы мышц, как будто бы, скажем, ягодичные мышцы одновременно работают на сгибание и на разгибание. А с другой стороны, герой полностью неподвижен и даже не может никуда двинуться, застыл как изваяние. Кажется, что мышцы нужны телу не столько для того, чтобы двигаться, сколько для того, чтобы двигать шелковистой черной кожей, чтобы ласкать взгляд зрителя.
Вместе с фотографиями тел куратор выставки представил и фотографии цветов, которые делал художник. Снимал он в основном орхидеи, находя в хищной пластике этих растений очевидное сходство с человеческими гениталиями. Некоторые цветы хищно раскрываются зияниями зевов, другие, напротив, напрягаются пестиками, но при этом тоже остаются совершенно недвижными. Наверное, эта метафора лучше всего демонстрирует отношение Мэпплторпа к человеческому телу и специфику его переживания, когда возбужденные половые органы воспринимаются прежде всего как цветы, предназначенные только для ласкания взгляда.
Но кроме этой возбужденной недвижности есть еще одна особенность пластического языка Мэпплторпа. У его натурщиков чаще всего нет лиц. При этом он много занимался темой автопортрета, и его лицо чрезвычайно выразительно. Оно тоже абсолютно неподвижно. Даже не так, как бывает неподвижно "каменное" лицо, а как бывает неподвижна маска, у которой за поверхностностью просто ничего нет. Такое ощущение, что Мэпплторп снимает не столько лицо, сколько кожу, его покрывающую, и под этой кожей ничего нет.
Собственно, и напряженная мускулатура его тел кажется скорее именно движениями кожи, которая сама собой образует выпуклости и впадины в произвольных местах, словно специально для того, чтобы лучше подчеркнуть свою фактуру и игру светотени. Не менее показательна одна из фотографий Мэпплторпа, где он вдохновляется темой руинированной статуи (на этот раз он избирает женскую натуру). Он обмазывает кожу чем-то вроде глины, она высыхает, и на коже образуются кракелюры – трещины и струпья. Руинируется то есть не тело, но его поверхность – кожа.
Но можно ли воспринимать специфику этого языка как гомосексуальную? Сопоставив работы Мэпплторпа с маньеристической графикой, Аркадий Ипполитов поставил это под вопрос. Маньеристическая графика XVI столетия точно так же награждала героев гипертрофированной мускулатурой даже тогда, когда они находились в состоянии расслабленности и покоя. Специфика языка гравюры делает эту мускулатуру тоже скорее графической тканью, чем объемом, точно так же кажется, что герои скорее одеваются в свою кожу, как в роскошные переливающиеся в светотени материи, чем реально напрягают свои мускулы. Сходство разительное, точнее – поразительное.
В истории маньеризма присутствует достаточно отчетливый гомосексуальный подтекст, и тем не менее выделить здесь специальный художественный язык гомосексуализма не представляется возможным. Скорее речь идет о некоем специфическом повороте человеческого взгляда вообще, когда тело вдруг начинает представляться прекрасным букетом из недвижных цветущих органов. И надо сказать, что этот взгляд, провоцирующий, вызывающий острое отвращение и ужас, оказывается чрезвычайно современным, позволяющим по-новому прочитать классические позы и образы. Что может быть современнее, чем подобное художественное мумифицирование тела? Это соединение классицизма, маньеризма и гомосексуализма оказывается своеобразной квинтэссенцией модернизма.
Поразительно, что фонд Гуггенхайма показывает концептуальную выставку, построенную на столь нетривиальном ходе – напряженном диалоге между современным художником и классическим наследием. И особенно приятно, что автор столь нетривиальной идеи – российский куратор, и даже сам круг его идей довольно отчетливо связан с петербургским движением "Новой академии" Тимура Новикова, очень, надо сказать, созвучной с поэтикой и образом Мэпплторпа. И после этого некоторые еще позволяют себе говорить, что у нас нет кураторских идей мирового уровня. Одна, по крайней мере, нашлась.
----------------------------------------------------------------------------------------
Кира Долинина, Ъ, 232, от 10.12.2004
Всё генитальное просто
// Скандальный фотограф Роберт Мэпплторп признан художником классической традиции
выставка история искусств
В Государственном Эрмитаже открылась одна из самых громких европейских выставок этого года: "Роберт Мэпплторп и классическая традиция. Искусство фотографии и гравюры маньеризма". Показанная в августе–октябре в музее Дойче Гуггенхайм в Берлине (см. Ъ от 5 августа), она имела оглушительный успех. Сегодня ее можно увидеть там, где ее и придумали,– в Петербурге. Рассказывает КИРА Ъ-ДОЛИНИНА.
Пять залов. Черно-белые фотографии и черно-белые гравюры. XVI век и ХХ столетие. Маньеризм и постмодернизм. Черные и белые тела. Статика и движение. Спины, ягодицы, руки, мышцы. Цветы и античные статуи. Человек в круге и человек в квадрате. Самый холодный из великих фотографов и самые ироничные из великих граверов. Католицизм и гомосексуализм. Безумие жизни в лицах и телах моделей и тишина наступающей смерти в автопортрете накануне небытия. Глаза умирающего художника в раструбе анфилады залов. Так выглядит первая в России выставка фотографий Роберта Мэпплторпа.
Это самый интересный на сегодняшний день плод союза Эрмитажа с Фондом Гуггенхайма. Рецепт был взят вполне обыкновенный: объединены вещи из двух коллекций, представляющие "старое" (50 гравюр из коллекции Эрмитажа) и "новое" (70 фотографий из собрания Фонда Гуггенхайма) искусство. Но исполнение оказалось как в haute cuisine: все по правилам, но индивидуальность повара делает блюдо шедевром. Идея выставки принадлежит куратору отдела истории западно-европейского искусства Эрмитажа Аркадию Ипполитову. Он предложил проиллюстрировать то, о чем давно говорили исследователи творчества Роберта Мэпплторпа, но что еще никогда не было предметом их особых размышлений,– связь фотографа с классическим искусством. Для классического "фона" господин Ипполитов избрал вещи нетривиальные, и оттого наиболее убедительные – гравюры северного маньеризма XVI века. И фон перестал быть фоном, превратился в действующее лицо.
В Берлине, где выставки Мэпплторпа и маньеристов бывали не раз, оценили именно такой поворот. Российскому зрителю придется проделать трудную работу знакомства и осмысления. Надо будет увидеть не скандально известного фотографа, икону гей-культуры, любителя снимать черные мужские тела, садомазохистов, подростков, культуристок, гениталии и цветы, почти на глазах у публики умершего от СПИДа в 1989 году, а одного из утонченнейших и блистательнейших художников ХХ века. Надо будет отделить сильнейший флер гомоэротизма, витающий над этими фотографиями, от собственно художественного текста, который построен по законам классического искусства. Надо будет проследить за точной, но порой витиеватой мыслью куратора, дающего пищу как для оригинальных параллелей, так и для серьезного разговора о телесности в классической традиции вообще.
Самое увлекательное в этой выставке то, что отобранные Аркадием Ипполитовым гравюры, а скорее всего, и любые другие работы харлемских маньеристов во главе с хулиганом и гением Хендриком Голциусом вовсе не являлись образцами для Роберта Мэпплторпа. Вполне возможно, что он вообще их не знал. Речь здесь идет не о влиянии, а об общем художественном языке, поразительной прямой соединяющем века. Это язык человеческого тела, превращенного фантазией и мастерством художника в универсальный инструмент познания красоты и идеала. Идеалы с веками менялись, но язык сохранился. Эрмитажная выставка это блистательно доказывает.
От любой выставки Роберта Мэпплторпа ждут скандала. До сих пор скандалами они и сопровождались. Даже после смерти фотографа и политкорректный Нью-Йорк, и привыкший вроде бы ко всему на свете Лондон проглатывали его ретроспективы с трудом. Проект Аркадия Ипполитова и поддавшегося на обаяние этой идеи куратора из Музея Соломона Р. Гуггенхайма Джермано Челанта – едва ли не первая выставка фотографа, на которой скандалу делать вовсе нечего. И дело здесь не столько в отборе произведений, при котором вне экспозиции оказались многосантиметровые гениталии и гомосексуальные половые акты, сколько в том регистре, на который настроили разговор авторы выставки. Речь идет о большом искусстве большого художника, которое не нуждается в адвокатах, но благодарно реагирует на красивые идеи и концепции.
-----------------------------------------------------------------------------------------
Николай Молок, Известия, 29.07.2004
БЛИЖЕ К ТЕЛУ
Выставка Роберта Мэпплторпа в Берлине
В музее Дойче Гуггенхайм в Берлине открылась выставка "Роберт Мэпплторп и классическая традиция" - совместный проект Эрмитажа и фонда Соломона Гуггенхайма. На выставке 120 фотографий, гравюр и скульптур, показывающих, как современный художник должен обходиться с классикой.
Выставка построена на сравнениях: снимки одного из самых великих фотографов XX века Роберта Мэпплторпа висят рядом с маньеристскими гравюрами. Очень похоже - те же темы (в первую очередь обнаженное мужское тело), те же ракурсы. Главный вопрос, который задавали на вернисаже эрмитажному куратору Аркадию Ипполитову (от Гуггенхайма над выставкой работал Джермано Челант), видел ли Мэпплторп эти гравюры. То есть: срисовал или сам придумал? Ипполитов считает, что Мэпплторп этих гравюр не видел. Этих, может, и не видел, но классику знал - как же иначе, раз он фотографировал античные и ренессансные скульптуры.
Собственно, тема выставки - отношение современного художника к классике. Его, это отношение, Аркадий Ипполитов определил очень просто и аллегорично - на примере одной из выставленных гравюр: маленький художник сидит у основания большой статуи Аполлона Бельведерского, внимательно смотрит на нее и что-то себе зарисовывает в блокнот. То есть, во-первых, современный художник всегда ниже классики, а во-вторых, стремится ей подражать. И, добавим, превзойти ее. К классике всегда относились как к конкуренту. Микеланджело, подражая, стремился превзойти античность. Бернини хотел превзойти Микеланджело, Канова - Бернини, а Майоль - Канову. И так далее. Превзошли или не превзошли - это другой вопрос, но все стали, между прочим, великими мастерами. Как и Мэпплторп.
Мэпплторпа в классике больше всего интересовало обнаженное мужское тело - атлетичное, но и чувственное (даже, будете смеяться, у Шварценеггера). До Мэпплторпа мужские ню были табуированы - ханжеское буржуазное общество видело в них выражение нежелательной сексуальной ориентации. Мэпплторп, сделавший сотни и тысячи мужских снимков, посвящая целые серии отдельным фрагментам тела (торс, поясница, рука), показал, что дело не в ориентации, а в гармонии и красоте. Для истории мужских фотоню он сделал примерно то же, что Хельмут Ньютон для женских - снял с них табу (для того-то, вероятно, и обратился к благородной классике). Только Ньютон - эксплуататор женского тела - всегда дистанцировался от своих моделей. А Мэпплторп к своим - максимально приближался. В каком-то смысле он изображал даже не тело, а кожу, саму плоть.
На выставке довольно много всемирно известных снимков, в том числе автопортреты, портреты чернокожих красавцев, те же красавцы в разных позах. Правда, резких, радикальных снимков, которых в творческой биографии Мэпплторпа тоже немало, на выставке почти нет - лишь пара портретов садомазохистов, но и те выглядят как античные герои. Спасительная классика превратила искусство Мэпплторпа в "музейные ценности".
Осенью выставка будет показана в Эрмитаже, а затем приедет в Москву, скорее всего в Московский дом фотографии. Некоторые отдельные работы Мэпплторпа у нас бывали (в том числе на последней Фотобиеннале). Но в таком объеме - никогда. Так что выставка безусловно должна стать для нашей публики не просто разговором о классике, но еще и открытием Роберта Мэпплторпа.
-------------------------------------------------------------------------------------
Николай Молок, Известия, 21.01.2005 (на день позже меня, хихи, а о том же самом- вплоть до слов о проекте Стеллы, тц-тц-тц)
МЭППЛТОРП ДЛЯ МЛАДШЕГО И СРЕДНЕГО ШКОЛЬНОГО ВОЗРАСТА
В Московском доме фотографии открылась выставка "Роберт Мэпплторп и классическая традиция. Фотографии и гравюры маньеризма". Впервые московской публике показывают десятки снимков одного из выдающихся фотографов XX века, да еще в сопровождении уникальных листов XVI столетия.
Премьера проекта прошла в Берлине, в Дойче-Гуггенхайме, затем выставка переехала в Эрмитаж и только теперь - в Москву. У выставки два куратора: эрмитажный - Аркадий Ипполитов (он, собственно, и является автором идеи) и гуггенхаймовский - Джермано Челант.
Проект вышел сугубо академический: фотографии Мэпплторпа кураторы подвергли сравнению со старыми гравюрами, обнаружив в искусстве XX века явные признаки классики. Рассматривать получившиеся пары (мужской торс на фото и на гравюре, натурщица на фото и на гравюре, нос на фото и на гравюре и т.д.) и искать отличия интересно и увлекательно. Главный вопрос, возникающий в процессе этой игры: так видел Мэпплторп все это или же сам такой вот был классичный? Во-первых, конечно, видел, в музеи ведь ходил и, может, не конкретно эти листы видел, ну так какие-то другие, подобные. А во-вторых, кураторы этот вопрос с раздражением отметают, резонно говоря, что выставка вообще-то - сугубо интеллектуальный продукт, а не тупой буквализм.
Но классицизация Мэпплторпа - это еще и способ его оправдания, так сказать, алиби. То есть выставка фактически говорит о том, что он фотографировал обнаженных мужчин вовсе не потому, что был гомосексуалистом и одним из создателей гей-культуры, а потому, что был Художником с большой буквы, был классиком и опирался на великую художественную традицию.
То, что Мэпплторп был Художником с большой буквы, не вызывает никаких сомнений. Но вообще-то прославился он совсем другими снимками, которых на выставке нет. Жестко-эротическими, почти порнографическими, причем не просто гомосексуальными, но и очень часто садомазохистскими. Таким мир узнал Мэпплторпа в конце 80-х, когда прошли его большие посмертные выставки и стали издаваться огромные альбомы. Но в Москве его не знали и по выставке в МДФ и не узнают, то есть узнают, но в таком адаптированном виде - для младшего и среднего школьного возраста. Категорическим условием эрмитажного куратора проекта было то, что никаких хардкоровых вещей на выставке быть не должно.
Что ж, не вышло с первой попытки, так выйдет со второй: через месяц Stella Art Gallery откроет в Москве свою мэпплторповскую выставку. И там уже будет тот самый - настоящий - Мэпплторп.
Антон Горленко, "Афиша", рецензия на выставку
Классик садоманьеризма
// Фото Роберта Мэпплторпа в Берлине
выставка фото
В филиале Музея Гуггенхайма в Берлине открылась выставка "Роберт Мэпплторп и классическое искусство". Выставка подготовлена совместно Фондом Гуггенхайма и Государственным Эрмитажем и является одним из первых проектов, раскрывающих потенциал совместной деятельности одного из крупнейших в мире собраний современного искусства и столь же значимого исторического собрания. Идея выставки принадлежит российскому куратору Аркадию Ипполитову. На выставке побывал ГРИГОРИЙ Ъ-РЕВЗИН.
Роберт Мэпплторп – один из самых известных арт-фотографов конца ХХ века. В свое время автор шокирующих садомазохистских фото, гомосексуалист, в особенности интересовавшийся мужчинами афроамериканского происхождения, Мэпплторп вызывал смешанные чувства в США. Его выставки закрывались, фонды поощрения искусства отзывали гранты, когда пресса начинала обсуждать, на какие именно проекты они дали деньги, некомпетентные политики позволяли себе судить о его искусстве. Все это создало необходимую современному художнику репутацию борца. Потом он заболел СПИДом, и интерес к нему резко возрос. Он создал фонд помощи больным именно в тот момент, когда президент Рональд Рейган лишил больных гомосексуалистов всякой государственной поддержки и даже позволил себе неполиткорректные высказывания на эту тему. В конце своей сравнительно недолгой жизни (он прожил 43 года) Мэпплторп пользовался популярностью, далеко выходящей за пределы художественных кругов. Он скончался в 1989 году.
Фонд Гуггенхайма обладает уникальным собранием его фотографий, на выставке в Берлине их около 40. По масштабам Гуггенхайма это довольно камерная выставка, тем не менее ее показывают по обычному для фонда стандарту – после Берлина она будет показана в Петербурге, а далее по всем филиалам фонда. Фотографии Мэпплторпа чрезвычайно интересны и сами по себе, однако же по замыслу Аркадия Ипполитова они представлены в крайне неожиданном художественном контексте. А именно вместе с гравюрами эпохи маньеризма из собрания Государственного Эрмитажа. Мысль одновременно и очень счастливая (ведь Эрмитаж обладает уникальным собранием графики), и неожиданно естественная для любого человека, увлекающегося искусством Мэпплторпа.
Дело в том, что этот художник очень любил видеть своих героев как бы античными статуями. Гравюру XVI века он, возможно, не знал, однако же изучал античную пластику, и его натурщики часто представляют собой граций, Аполлона (героем аполлонической сессии стал нынешний губернатор Калифорнии Арнольд Шварценеггер), "мальчика, вынимающего занозу", пляшущего фавна или становятся в другие античные позы. Поскольку гравюра маньеризма основана на тех же античных статуях, что и работы Мэпплторпа, возникает острое сходство. Оно даже больше удивляет, чем контраст между маньеристической графикой и современными фотографиями. В каком-то смысле работы Мэпплторпа кажутся вполне классическими. Тела его и афроамериканских, и белых моделей выглядят классическими статуями, тем более что он часто "отрезает" у них руки или головы, создавая ощущение руин. Но вместе с тем в этой классике ощущается нечто принципиально иное.
Тела на его фотографиях отличаются странной двойственностью. С одной стороны, они очень напряжены, кожа замечательно обрисовывает разнообразную мускулатуру, работают сразу все группы мышц, как будто бы, скажем, ягодичные мышцы одновременно работают на сгибание и на разгибание. А с другой стороны, герой полностью неподвижен и даже не может никуда двинуться, застыл как изваяние. Кажется, что мышцы нужны телу не столько для того, чтобы двигаться, сколько для того, чтобы двигать шелковистой черной кожей, чтобы ласкать взгляд зрителя.
Вместе с фотографиями тел куратор выставки представил и фотографии цветов, которые делал художник. Снимал он в основном орхидеи, находя в хищной пластике этих растений очевидное сходство с человеческими гениталиями. Некоторые цветы хищно раскрываются зияниями зевов, другие, напротив, напрягаются пестиками, но при этом тоже остаются совершенно недвижными. Наверное, эта метафора лучше всего демонстрирует отношение Мэпплторпа к человеческому телу и специфику его переживания, когда возбужденные половые органы воспринимаются прежде всего как цветы, предназначенные только для ласкания взгляда.
Но кроме этой возбужденной недвижности есть еще одна особенность пластического языка Мэпплторпа. У его натурщиков чаще всего нет лиц. При этом он много занимался темой автопортрета, и его лицо чрезвычайно выразительно. Оно тоже абсолютно неподвижно. Даже не так, как бывает неподвижно "каменное" лицо, а как бывает неподвижна маска, у которой за поверхностностью просто ничего нет. Такое ощущение, что Мэпплторп снимает не столько лицо, сколько кожу, его покрывающую, и под этой кожей ничего нет.
Собственно, и напряженная мускулатура его тел кажется скорее именно движениями кожи, которая сама собой образует выпуклости и впадины в произвольных местах, словно специально для того, чтобы лучше подчеркнуть свою фактуру и игру светотени. Не менее показательна одна из фотографий Мэпплторпа, где он вдохновляется темой руинированной статуи (на этот раз он избирает женскую натуру). Он обмазывает кожу чем-то вроде глины, она высыхает, и на коже образуются кракелюры – трещины и струпья. Руинируется то есть не тело, но его поверхность – кожа.
Но можно ли воспринимать специфику этого языка как гомосексуальную? Сопоставив работы Мэпплторпа с маньеристической графикой, Аркадий Ипполитов поставил это под вопрос. Маньеристическая графика XVI столетия точно так же награждала героев гипертрофированной мускулатурой даже тогда, когда они находились в состоянии расслабленности и покоя. Специфика языка гравюры делает эту мускулатуру тоже скорее графической тканью, чем объемом, точно так же кажется, что герои скорее одеваются в свою кожу, как в роскошные переливающиеся в светотени материи, чем реально напрягают свои мускулы. Сходство разительное, точнее – поразительное.
В истории маньеризма присутствует достаточно отчетливый гомосексуальный подтекст, и тем не менее выделить здесь специальный художественный язык гомосексуализма не представляется возможным. Скорее речь идет о некоем специфическом повороте человеческого взгляда вообще, когда тело вдруг начинает представляться прекрасным букетом из недвижных цветущих органов. И надо сказать, что этот взгляд, провоцирующий, вызывающий острое отвращение и ужас, оказывается чрезвычайно современным, позволяющим по-новому прочитать классические позы и образы. Что может быть современнее, чем подобное художественное мумифицирование тела? Это соединение классицизма, маньеризма и гомосексуализма оказывается своеобразной квинтэссенцией модернизма.
Поразительно, что фонд Гуггенхайма показывает концептуальную выставку, построенную на столь нетривиальном ходе – напряженном диалоге между современным художником и классическим наследием. И особенно приятно, что автор столь нетривиальной идеи – российский куратор, и даже сам круг его идей довольно отчетливо связан с петербургским движением "Новой академии" Тимура Новикова, очень, надо сказать, созвучной с поэтикой и образом Мэпплторпа. И после этого некоторые еще позволяют себе говорить, что у нас нет кураторских идей мирового уровня. Одна, по крайней мере, нашлась.
----------------------------------------------------------------------------------------
Кира Долинина, Ъ, 232, от 10.12.2004
Всё генитальное просто
// Скандальный фотограф Роберт Мэпплторп признан художником классической традиции
выставка история искусств
В Государственном Эрмитаже открылась одна из самых громких европейских выставок этого года: "Роберт Мэпплторп и классическая традиция. Искусство фотографии и гравюры маньеризма". Показанная в августе–октябре в музее Дойче Гуггенхайм в Берлине (см. Ъ от 5 августа), она имела оглушительный успех. Сегодня ее можно увидеть там, где ее и придумали,– в Петербурге. Рассказывает КИРА Ъ-ДОЛИНИНА.
Пять залов. Черно-белые фотографии и черно-белые гравюры. XVI век и ХХ столетие. Маньеризм и постмодернизм. Черные и белые тела. Статика и движение. Спины, ягодицы, руки, мышцы. Цветы и античные статуи. Человек в круге и человек в квадрате. Самый холодный из великих фотографов и самые ироничные из великих граверов. Католицизм и гомосексуализм. Безумие жизни в лицах и телах моделей и тишина наступающей смерти в автопортрете накануне небытия. Глаза умирающего художника в раструбе анфилады залов. Так выглядит первая в России выставка фотографий Роберта Мэпплторпа.
Это самый интересный на сегодняшний день плод союза Эрмитажа с Фондом Гуггенхайма. Рецепт был взят вполне обыкновенный: объединены вещи из двух коллекций, представляющие "старое" (50 гравюр из коллекции Эрмитажа) и "новое" (70 фотографий из собрания Фонда Гуггенхайма) искусство. Но исполнение оказалось как в haute cuisine: все по правилам, но индивидуальность повара делает блюдо шедевром. Идея выставки принадлежит куратору отдела истории западно-европейского искусства Эрмитажа Аркадию Ипполитову. Он предложил проиллюстрировать то, о чем давно говорили исследователи творчества Роберта Мэпплторпа, но что еще никогда не было предметом их особых размышлений,– связь фотографа с классическим искусством. Для классического "фона" господин Ипполитов избрал вещи нетривиальные, и оттого наиболее убедительные – гравюры северного маньеризма XVI века. И фон перестал быть фоном, превратился в действующее лицо.
В Берлине, где выставки Мэпплторпа и маньеристов бывали не раз, оценили именно такой поворот. Российскому зрителю придется проделать трудную работу знакомства и осмысления. Надо будет увидеть не скандально известного фотографа, икону гей-культуры, любителя снимать черные мужские тела, садомазохистов, подростков, культуристок, гениталии и цветы, почти на глазах у публики умершего от СПИДа в 1989 году, а одного из утонченнейших и блистательнейших художников ХХ века. Надо будет отделить сильнейший флер гомоэротизма, витающий над этими фотографиями, от собственно художественного текста, который построен по законам классического искусства. Надо будет проследить за точной, но порой витиеватой мыслью куратора, дающего пищу как для оригинальных параллелей, так и для серьезного разговора о телесности в классической традиции вообще.
Самое увлекательное в этой выставке то, что отобранные Аркадием Ипполитовым гравюры, а скорее всего, и любые другие работы харлемских маньеристов во главе с хулиганом и гением Хендриком Голциусом вовсе не являлись образцами для Роберта Мэпплторпа. Вполне возможно, что он вообще их не знал. Речь здесь идет не о влиянии, а об общем художественном языке, поразительной прямой соединяющем века. Это язык человеческого тела, превращенного фантазией и мастерством художника в универсальный инструмент познания красоты и идеала. Идеалы с веками менялись, но язык сохранился. Эрмитажная выставка это блистательно доказывает.
От любой выставки Роберта Мэпплторпа ждут скандала. До сих пор скандалами они и сопровождались. Даже после смерти фотографа и политкорректный Нью-Йорк, и привыкший вроде бы ко всему на свете Лондон проглатывали его ретроспективы с трудом. Проект Аркадия Ипполитова и поддавшегося на обаяние этой идеи куратора из Музея Соломона Р. Гуггенхайма Джермано Челанта – едва ли не первая выставка фотографа, на которой скандалу делать вовсе нечего. И дело здесь не столько в отборе произведений, при котором вне экспозиции оказались многосантиметровые гениталии и гомосексуальные половые акты, сколько в том регистре, на который настроили разговор авторы выставки. Речь идет о большом искусстве большого художника, которое не нуждается в адвокатах, но благодарно реагирует на красивые идеи и концепции.
-----------------------------------------------------------------------------------------
Николай Молок, Известия, 29.07.2004
БЛИЖЕ К ТЕЛУ
Выставка Роберта Мэпплторпа в Берлине
В музее Дойче Гуггенхайм в Берлине открылась выставка "Роберт Мэпплторп и классическая традиция" - совместный проект Эрмитажа и фонда Соломона Гуггенхайма. На выставке 120 фотографий, гравюр и скульптур, показывающих, как современный художник должен обходиться с классикой.
Выставка построена на сравнениях: снимки одного из самых великих фотографов XX века Роберта Мэпплторпа висят рядом с маньеристскими гравюрами. Очень похоже - те же темы (в первую очередь обнаженное мужское тело), те же ракурсы. Главный вопрос, который задавали на вернисаже эрмитажному куратору Аркадию Ипполитову (от Гуггенхайма над выставкой работал Джермано Челант), видел ли Мэпплторп эти гравюры. То есть: срисовал или сам придумал? Ипполитов считает, что Мэпплторп этих гравюр не видел. Этих, может, и не видел, но классику знал - как же иначе, раз он фотографировал античные и ренессансные скульптуры.
Собственно, тема выставки - отношение современного художника к классике. Его, это отношение, Аркадий Ипполитов определил очень просто и аллегорично - на примере одной из выставленных гравюр: маленький художник сидит у основания большой статуи Аполлона Бельведерского, внимательно смотрит на нее и что-то себе зарисовывает в блокнот. То есть, во-первых, современный художник всегда ниже классики, а во-вторых, стремится ей подражать. И, добавим, превзойти ее. К классике всегда относились как к конкуренту. Микеланджело, подражая, стремился превзойти античность. Бернини хотел превзойти Микеланджело, Канова - Бернини, а Майоль - Канову. И так далее. Превзошли или не превзошли - это другой вопрос, но все стали, между прочим, великими мастерами. Как и Мэпплторп.
Мэпплторпа в классике больше всего интересовало обнаженное мужское тело - атлетичное, но и чувственное (даже, будете смеяться, у Шварценеггера). До Мэпплторпа мужские ню были табуированы - ханжеское буржуазное общество видело в них выражение нежелательной сексуальной ориентации. Мэпплторп, сделавший сотни и тысячи мужских снимков, посвящая целые серии отдельным фрагментам тела (торс, поясница, рука), показал, что дело не в ориентации, а в гармонии и красоте. Для истории мужских фотоню он сделал примерно то же, что Хельмут Ньютон для женских - снял с них табу (для того-то, вероятно, и обратился к благородной классике). Только Ньютон - эксплуататор женского тела - всегда дистанцировался от своих моделей. А Мэпплторп к своим - максимально приближался. В каком-то смысле он изображал даже не тело, а кожу, саму плоть.
На выставке довольно много всемирно известных снимков, в том числе автопортреты, портреты чернокожих красавцев, те же красавцы в разных позах. Правда, резких, радикальных снимков, которых в творческой биографии Мэпплторпа тоже немало, на выставке почти нет - лишь пара портретов садомазохистов, но и те выглядят как античные герои. Спасительная классика превратила искусство Мэпплторпа в "музейные ценности".
Осенью выставка будет показана в Эрмитаже, а затем приедет в Москву, скорее всего в Московский дом фотографии. Некоторые отдельные работы Мэпплторпа у нас бывали (в том числе на последней Фотобиеннале). Но в таком объеме - никогда. Так что выставка безусловно должна стать для нашей публики не просто разговором о классике, но еще и открытием Роберта Мэпплторпа.
-------------------------------------------------------------------------------------
Николай Молок, Известия, 21.01.2005 (на день позже меня, хихи, а о том же самом- вплоть до слов о проекте Стеллы, тц-тц-тц)
МЭППЛТОРП ДЛЯ МЛАДШЕГО И СРЕДНЕГО ШКОЛЬНОГО ВОЗРАСТА
В Московском доме фотографии открылась выставка "Роберт Мэпплторп и классическая традиция. Фотографии и гравюры маньеризма". Впервые московской публике показывают десятки снимков одного из выдающихся фотографов XX века, да еще в сопровождении уникальных листов XVI столетия.
Премьера проекта прошла в Берлине, в Дойче-Гуггенхайме, затем выставка переехала в Эрмитаж и только теперь - в Москву. У выставки два куратора: эрмитажный - Аркадий Ипполитов (он, собственно, и является автором идеи) и гуггенхаймовский - Джермано Челант.
Проект вышел сугубо академический: фотографии Мэпплторпа кураторы подвергли сравнению со старыми гравюрами, обнаружив в искусстве XX века явные признаки классики. Рассматривать получившиеся пары (мужской торс на фото и на гравюре, натурщица на фото и на гравюре, нос на фото и на гравюре и т.д.) и искать отличия интересно и увлекательно. Главный вопрос, возникающий в процессе этой игры: так видел Мэпплторп все это или же сам такой вот был классичный? Во-первых, конечно, видел, в музеи ведь ходил и, может, не конкретно эти листы видел, ну так какие-то другие, подобные. А во-вторых, кураторы этот вопрос с раздражением отметают, резонно говоря, что выставка вообще-то - сугубо интеллектуальный продукт, а не тупой буквализм.
Но классицизация Мэпплторпа - это еще и способ его оправдания, так сказать, алиби. То есть выставка фактически говорит о том, что он фотографировал обнаженных мужчин вовсе не потому, что был гомосексуалистом и одним из создателей гей-культуры, а потому, что был Художником с большой буквы, был классиком и опирался на великую художественную традицию.
То, что Мэпплторп был Художником с большой буквы, не вызывает никаких сомнений. Но вообще-то прославился он совсем другими снимками, которых на выставке нет. Жестко-эротическими, почти порнографическими, причем не просто гомосексуальными, но и очень часто садомазохистскими. Таким мир узнал Мэпплторпа в конце 80-х, когда прошли его большие посмертные выставки и стали издаваться огромные альбомы. Но в Москве его не знали и по выставке в МДФ и не узнают, то есть узнают, но в таком адаптированном виде - для младшего и среднего школьного возраста. Категорическим условием эрмитажного куратора проекта было то, что никаких хардкоровых вещей на выставке быть не должно.
Что ж, не вышло с первой попытки, так выйдет со второй: через месяц Stella Art Gallery откроет в Москве свою мэпплторповскую выставку. И там уже будет тот самый - настоящий - Мэпплторп.
Антон Горленко, "Афиша", рецензия на выставку