Мода и Стиль-3 (Коммерс, неотредактированное)

[victorieuse1]

Стильные люди
Одна из самых неожиданных выставок фестиваля «Мода и стиль в фотографии» -- проект «Круг Родченко. Стильные люди», представленная в Музее современного искусства Московским домом фотографии. О том, как одевались Александр Родченко и его друзья, рассказывает Виктория Мусвик.

Эта выставка – об обманутых ожиданиях. Название сбивает с толку: слишком уж заезжено слово «стильный» современной глянцевой журналистикой, в котором оно стало почти синонимом пресловутого «гламура». Так и ожидаешь увидеть какие-то неизвестные снимки, тайные карточки а-ля «Светская хроника», на которых мэтр советской фотографии объедается черной икрой или пьет шампанское из туфельки Варвары Степановой -- как бы отрицая свои собственные снимки, в которых пафос справедливости, переустройства мира и социалистического строительства. Но пройдясь по двум залам, с облегчением вздыхаешь: это тот самый Родченко, просто представленный в несколько ином ракурсе.


О том, каков этот несколько непривычный взгляд на Родченко, сообщает вступительная статья его внука, Александра Лаврентьева. Выставка -- о том, как одевались Александр Родченко, Варвара Степанова и их коллеги и друзья, о «костюме как о части футуристической и конструктивистской эстетики», о демонстрации себя как доказательства основных положений своего искусства. Довольно редкий, хотя и известный ход – художник как модель. Родченко глазами других фотографов, например, Евгения Лямберга или Михаила Кауфмана. Вот, например, я знала, что у Александра Родченко был свой, узнаваемый стиль (некоторая брутальность одежды, бритая голова и прочее), но не представляла, каким он был модником и как любил играть разные роли, а иногда и просто дурачиться. Родченко представлен здесь в нескольких видах– в официальном костюме-тройке на открытии парижской выставки, в кожаном пальто, в свитере, с явным удовольствием позирующим для плаката в виде красноармейца-книгоноши или иностранного гостя на кинопробах фильма Сергея Эйзенштейна «Старое и новое», в «производственном костюме», а также домашним образом попыхивающим трубкой. Удивительно переменчива и находящаяся все время рядом Варвара Степанова, которая, оказывается, была заправским модельером, проектировала одежду, придумывала узоры и чуть ли не изобрела букле и ткань «елочка». Вот она в образе парижанки, комсомолки с книгами, курьерши на телефоне, в платье, сшитом из ткани по ее эскизу - и просто смеющаяся, счастливая в Пушкино в 1927 году.

Рядом с этими снимками счастливой пары – частично давно знакомыми, а частично неизвестными– фотографии друзей, соратников и коллег. Игривая Лиля Брик подкрашивает лицо в ожидании, пока машине поменяют колесо, позирует в просвечивающем платье, открывающем все по самое не могу, а то и просто безо всего. Поэт Владимир Маяковский, режиссер Лев Кулешов, фотограф Борис Игнатович. Круг общения, детали быта, отношения между людьми. Тут уже выставка вроде бы «про одежду» начинает говорить о чем-то ином – о стиле художественного круга в самом широком понимании, а также о стиле эпохи. Все это так хорошо знакомо, например, по Парижу 1910-30х, где в едином горниле были сплавлены мода и искусство, броскость нарядов и эпатаж поступков, стихи Бретона и Элюара и фотографические эксперименты Ман Рэя, но почему-то мы редко вспоминаем, что нечто подобное существовало в это время и у нас, что мы были частью мирового процесса. Напряженная художественная жизнь, gеретекавшая в жизнь настоящую – границы между ними плавны. Если Родченко ломает стереотипы, делает книгу про «две Москвы», старую и новую (и понятно, на стороне какой Москвы он сам), производит революцию в искусстве, то он же переустраивает и свой собственный мир, тех же принципов придерживаясь и в бытовой жизни и от того смотрясь удивительно цельной личностью. Пожалуй, перед нами действительно чуть ли не последний пример того, как художник и его окружение не просто выполняет конкретный заказ или демонстрирует нам свои раны и комплексы, но верит в то, то может изменить окружающий мир и от того сила его воздействия колоссальна. Один небольшой пример -- даже и сейчас проезжая рекламные щиты нет-нет, да и заметишь в их стиле приемы Родченко и его коллег, все эти конструктивистские образы и «скошенные» ракурсы, въевшиеся, как кажется, в саму нашу кровь и окружающий нас воздух, как в Европе – шрифты и образы Альфонса Мухи.

И между прочим, на этом сходство с Парижем заканчивается, а ожидания снова оказываются обманутыми. Все эти «стильные люди», в отличие от каких-нибудь коллег Ман Рэя, одеты просто и в общем-то довольно скромно. Здесь практически нет ощущения легкости- даже игра вполне серьезна. Более того, кажется, что копни чуть глубже, всмотрись в детали каждой фотографии – и полезет изо всех щелей разруха, лишения, которые они претерпевают вместе со всеми остальными живущими в стране, убогие приметы времени. На самом деле, тут действительно становится понятным, что даже на выставке про то, как они одевались, не может быть карточек, подобных современным – это когда утром в газете видишь фотографию какого-нибудь из лидеров революционной молодежи на трибуне с поднятым кулаком громящим толстосумов, а вечером в глянцевом журнале он же ест тарталетки с экзотическими фруктами и наслаждается прочими элементами сладкой жизни. В кругу Родченко так не принято. И именно это делает его и коллег потрясающе уязвимыми – и это пугающее ощущение и есть главное на выставке, оно как послевкусие остается дольше всего, когда детали костюмов уже забыты. Это там, в Европе можно было безнаказанно экпериментировать с перетеканиями искусства в жизнь и обратно, и от этих экспериментов в крайнем случае пострадать могла только твоя психика. А здесь, в Советской России каждый художественный жест мог не только отправить тебя самого и твоих близких в ГУЛАГ, но и сказаться на условиях жизни миллионов тех безымянных комсомольцев и агитаторов, глашатаем которых ты когда-то решил стать.

КАРТИНКИ